В жизни каждого приличного еврея наступает момент, когда суровый боженька посылает ему страшное испытание.
Например, в семье есть племянник, который неосторожно родился в августе.
На улице 33 градуса, а у племянника бармицва и его родители имеют честь пригласить...и просят родственников уважать субботу и прийти в синагогу пешком.
И нищасное семейство надевает костюмы с галстуками и глухие длинные платья и бредёт десять кварталов по жаре, покрываясь потом, пылью и вяло переругиваясь.
Через десять минут взмыленному семейству хочется отметить не бармицву, а день десантника. Все хором мечтают залезть в фонтан и с тоской провожают глазами женщин в открытых платьях.
Вид синагоги с отдельными входами для мужчин и женщин вызвал подозрения, что всё самое страшное еще впереди и шутить никто не собирается.
Семейство разделили- мужчины вошли в молельный зал, а женщины отправились на второй этаж в закрытую комнату, из которой можно было увидеть маленький кусочек молельного зала через крошечные окошки.
Я лично почувствовала себя окончательно выпавшей из цивилизованного мира в ту секунду, когда мне закрыли голову и половину лица косынкой. Потом у меня отобрали телефон, сумку и жестами попросили во-первых сидеть, во-вторых молча.
Первый час прошел в молитвах. У нас не было возможности читать Фейсбук, двигаться и разговаривать, и мы с детьми и бабушкой впали в анабиоз.
Через час племянника вызвали к Торе. Мы припали к окошкам над колодцем, который позволял разглядеть кусочек происходящего. Действие внизу напоминало хирургическую операцию. Десять мужчин сгрудились над столом с невозможно сосредоточенным видом. Пацана обернули талесом, перед ним развернули свиток и он начал нараспев читать. Бабушка и мама немедленно зарыдали и засморкались в платочки. Потом к Торе по очереди вызывали папу, дедушку, дядьёв и лучшего друга, всех покрывали талесом и заставляли читать молитвы на иврите, при этом аутентичнее всех звучал нерелигиозный дядя Серж.
Все это заняло еще часа два. После каждой молитвы десять мужчин в талесах перекрестно пожимали друг-другу руки.
Потом мужчины молились за больных. Потом мужчины праздновали начало месяца Элюль.
Потом мужчины пели и танцевали.
Потом настало время закусить. Женщины расселись вокруг столов и замерли над пустыми тарелками. Машка потянулась к булке, но оказалось, что есть еще нельзя. И разговаривать тоже все еще нельзя. Ждали раввина, который степенно вошел, благословил хлеб и вино и удалился. Женщины налили и первым тостом выпили за здоровье уважаемой жены раввина.
К этому моменту у меня уже случилось три приступа бешенства и два нервных срыва, а у бабушки глаза закатилась под лоб. Лучше всех держались дети. Машка вгрызлась в булку, а Аня проглотила подряд два стакана кошерного винища и заметно оживилась.
Соседки по столу обсудили отпуск в горном пансионате - (бассейн два часа в день открыт для мужчин и два часа в день для женщин!)
Через час стало понятно, что на подходе следующая порция молитв и я впала в панику. Спасла нас моя мама. Она встала, сообщила, что ей нехорошо и двинулась к выходу. Я метнулась за ней, а за мной выскочили дети.
Мне было неудобно уйти, не поздравив племянника и брата и я решительным шагом зашла на мужскую половину. Мужчины перестали есть, а брат растерянно поднялся мне навстречу. Я звонко расцеловала его в обе щеки, потискала смущенного племянника, проговорила Мазл Тов и раскланялась.
Потом мы с проклятиями преодолели десять блоков в обратном направлении.
Быть евреем очень тяжело, уважаемые граждане.
